Гури вообще оказалась самой дикой. И единственный несчастный случай, происшедший на моих глазах, был связан именно с ней. Девушка Нина собиралась взять Гури на лекцию и не обратила внимания, что та возбуждена сверх меры. Она загнала волчицу в угол и попыталась надеть на нее ошейник с цепочкой, и та немедленно вцепилась ей в руку. Хотя сама царапина оказалась пустяковой, очевидно, в атаке волчицы было нечто настолько устрашающее, что Нина вылетела из клетки в состоянии шока и наотрез отказалась работать с волками.

Зато Серого мы поочередно выводили рано утром погулять по территории зоопарка, пока еще не было посетителей. Он вполне нормально относился к ошейнику и поводку, хотя, конечно, обучить его собачьей команде «рядом» было невозможно. Волчонок шел, куда хотел, а мы послушно следовали за ним. Вот он увидел пруд с утками и припал к земле – стал подкрадываться. Вот он обнаружил яму, оставленную рабочими, и долго нюхал ее, чихая от возмущения. А вот он через забор увидал незнакомого человека и, притаившись, пристально разглядывал его через щелочку. И вдруг, услышав грохот и звон трамвая, со всех ног припустился обратно в клетку.

На лекциях Серый вел себя степенно: выходил из клетки, сам вспрыгивал на стол (иногда, правда, его приходилось поднимать, а весил он в свои семь-восемь месяцев уже о-го-го!) и разглядывал зрителей с таким же неподдельным интересом, что и они его. Но при этом он старался в буквальном смысле не терять связи с дрессировщиком: держался задней лапой за карман его халата (так же делали и лисы, совали заднюю лапку в карман знакомого человека).

Бэти и Лобо, пока они были маленькими, выкармливала пушистая рыжая дворняжка. И они, став почти взрослыми, выражали ей свое глубокое уважение: ползали на брюхе, удивительно уменьшившись в размерах, виляли хвостами, лизали уголки губ. (Это была демонстративная поза подчиненного приветствия.) Но однажды зимой с собакой произошло несчастье: она потянулась лапой через прутья клетки за косточкой, а этого волки взрослым животным не прощают... Мы нашли собаку в сугробе – в крови, все мышцы и сухожилия с лапы были содраны... Мы понесли ее в ветпункт, где ей ампутировали торчащую наружу косточку. Собака держалась молодцом и легко перенесла операцию, чего нельзя сказать о нас: выйдя на улицу, мы с Ниной дружно потеряли сознание! К счастью, ненадолго... Через месяц пушистая дворняга бегала так быстро, что было совершенно незаметно, что у нее три, а не четыре лапки. На волков она не обижалась и, когда было надо, ставила их на место, правда, лапу в клетку больше не тянула.

Кроме волков, на «Выездной» жила пара собак динго. Как-то они принесли трех «динжат» (а как еще назвать щенков динго?), и мы решили познакомить их с волками, по очереди поднося малышей к решетке. Реакция была однозначной: все волки, издав характерное скуление, выложили «динжатам» полупереваренный завтрак, как положено в волчьем семействе. И это – звери, которые сами никогда не имели щенят!

Когда «динжата» подросли, мы стали выпускать их погулять вместе с молодыми волками под присмотром дядюшки Тима. Зверята носились по внутреннему дворику, обгрызали угол хозблока, тянули и рвали все, что плохо лежит – метлы, брошенные телогрейки. Тима они тянули за хвост и за лапы, перепрыгивали через него и устраивали кучу-малу. Он все терпеливо сносил, а может даже, несмотря на притворное рычание, сам получал от игры удовольствие.

К тому времени у нас появился еще один волк – полугодовалая Буянка. Это был волчонок с бешеным темпераментом, полностью оправдывавший свою кличку. Мы с ней особенно подружились. Хотя играла она, надо признать, весьма грубо: ей ничего не стоило опрокинуть меня на землю или порвать одежду. При этом она обладала определенным чувством меры: никогда не причиняла настоящего вреда, а разорвав рукав и добравшись до кожи, тут же останавливалась.

Второй раз я встретилась с волками в МГУ, работая на кафедре высшей нервной деятельности. К сожалению, в опытах по рассудочной деятельности над волками я не участвовала: основоположник этого направления профессор Л. В. Крушинский к тому времени уже умер, а волки с почетом доживали свой век. Впрочем, на них изучали звуковую коммуникацию. Надо сказать, что вой волков – это нечто особенное, ни с чем не сравнимое, понятное всем теплокровным. Бывает вой одинокого волка, призывающего своих сородичей. Бывает радостный групповой вой только что встретившихся зверей. Бывает вой – призыв к охоте или наставление волчатам. К сожалению, я никогда не слышала волчьего воя в естественных условиях. Но даже звучащий по телевизору, он производит на меня странное впечатление – мне хочется непременно ответить. И подобным «ответом» я изумляю живущих у меня собак, которые немедленно приходят в крайнее возбуждение.

По правилам техники безопасности заходить в вольер к матерым волкам было категорически запрещено. Мы общались через решетку. Я угощала зверей их любимым лакомством – битыми белыми крысами, а они тянули ко мне свои носы и лапы и виляли хвостами.

Вожаком среди четверки из МГУ был серый волк Корсар. Он правил своей маленькой стаей уверенно, но мягко. Ограничивался позами угрозы, иногда хватал провинившегося зубами за морду (подобное поведение я наблюдала у кавказских и среднеазиатских овчарок), но никогда не кусал по-настоящему. Вторым в иерархии был более крупный и светлый зверь с голубыми, как у хаски, глазами по кличке Грей. Я доверяла всем волкам, кроме этого. Такое впечатление, что он воспринимал меня скорее как добычу и без устали «пас», не спуская с меня странных голубых глаз. Его поведение в очередной раз подтверждало, что граница между добычей и представителем своего вида у хищника бывает весьма условной. Низшее положение занимал в этой компании некрупный, но зато самый толстый волк Виген – он не упускал ни одного случая стащить лишнюю порцию. Волчица Даная, казалось, не входила в общую иерархию. Все волки-самцы относились к ней лояльно. Она была самой трусливой – даже крыс брала с опаской – и одновременно самой ласковой к людям: все время подставляла почесать то бок, то брюхо. Предполагалось, что она является «супругой» Корсара. Но в один прекрасный момент она выбрала Вигена и спарилась с ним, защищая его от «праведного» гнева вожака!

Интересно, как волки реагировали на собак, а собаки – на волков. Собаки и волки, жившие в МГУ, отлично знали друг друга и не обращали друг на друга особого внимания. Большинство городских собак не было знакомо с волчьим запахом. Во всяком случае, моя собака Грета обнюхивала меня по возвращении домой с работы не более, как если бы я вернулась из гостей, где общалась с незнакомой ей собакой.

Но однажды мне удалось напугать дворняжек на стройке, через которую я регулярно проходила. Одна из них подбежала ко мне и внимательно обнюхала мои ноги. После чего «ойкнула» и мгновенно залезла в подсобку. Весть о страшном запахе мгновенно распространилась среди четвероногих обитателей стройки. После этого случая при виде меня они молча прятались кто куда, залезая, к изумлению рабочих, даже внутрь подсобок.

 

Был ли волк предком собак?

 

Все ли собаки произошли от волка? Этот вопрос дискутировался профессионалами и любителями животных в течение весьма длительного времени.

Разнообразие пород собак, различия в их внешности и поведении заставляли искать собачьих предков среди самых разных представителей семейства псовых. Например, знаток охотничьих собак зоолог и охотник Л. П. Сабанеев даже для сравнительно однородной группы аборигенных собак Севера нашел целых трех «предков» – волка, лису и песца.

Один из основоположников этологии, австрийский зоолог К. Лоренц, полагал, что разные породы собак, различающиеся по поведению, произошли от двух предков – волков и шакалов.

Самым подходящим «кандидатом» на одомашнивание все же оставался волк. К этому имелись в первую очередь поведенческие предпосылки. Пластичность волка как вида определяется социальной организацией. Если, как сказал Аристотель, человек – животное полисное, т.е. обитающее в городах-полисах, то волк воистину животное социальное. Вся история человеческая пошла бы по-другому, если бы человек человеку был волк! Дело в том, что все поведение волков ориентировано на пользу группы родичей. Волчья стая, имея свою структуру, состоит из матерых, переярков и прибылых. Матерые – взрослые звери, передающие потомкам не только генетическую наследственность, но и методом обучения традиции охоты на ту или иную добычу, наиболее характерную для данной местности. Переярки – звери прошлого года рождения – очень часто остаются без пары к следующему выводку матерых, играя при них роль «дядюшек» или «тетушек», и помогают вырастить очередной помет. Прибылые – волчата этого года – во всем берут пример со старших. В стае, которая складывается из расширенной семейной группы, царит жесткая иерархия. Конфликтов, как правило, не происходит: матерому достаточно показать «нарушителю спокойствия» позу угрозы, как тот принимает позу подчинения. Так же зачастую решаются и пограничные конфликты. Драки со смертельным исходом возможны между самками, так как они защищают охотничий участок для будущего потомства, как и инфантицид – уничтожение чужих щенков в голодные годы. Между тем родственные по крови звери способны усыновлять сирот и выкармливать их. В крайне редких случаях самцы погибают во время сражения за самку; кроме того, звери наносят друг другу тяжелые травмы в стаях с нарушенной структурой, где матерые выбиты охотниками, а переярки, не набравшиеся ума-разума, долго и кроваво выясняют, кто главнее.

То, что единственным предком собак всех пород является волк, было доказано генетиками. Согласно швейцарскому биологу К.В. Маттею, у обоих животных имеется одинаковое число хромосом – 78; собаки и волки скрещиваются между собой, и гибриды дают плодовитое потомство. В конце прошлого века свои исследования по молекулярной генетике опубликовал американский биолог Р. Вейн. Он провел серию работ по исследованию ДНК среди собак разных пород и диких представителей семейства псовых. Митохондрии – особые тельца, которые содержатся в цитоплазме клеток и выполняют роль источников энергии, – имеют собственный генетический механизм – ДНК, способную к воспроизведению своих копий. Эта ДНК, как и любая другая, иногда мутирует. Если мутации не оказываются губительными для самих митохондрий и не мешают выполнению ими клеточных функций, то они передаются следующим «поколениям» митохондрий, а значит, и следующим поколениям организмов, в чьих клетках они располагаются. Поэтому две изолированные друг от друга группы животных одного вида накапливают свой «груз» изменений в митохондриальных ДНК.

С помощью соответствующих научных методик можно выявить такие изменения и не только установить степень родства между группами животных, но и приблизительно оценить длительность периода их самостоятельного развития.

Так, выяснилось, что раньше всего от общего «собачьего древа» отщепились австралийские и новозеландские динго: они имеют самый древний тип митохондриальных ДНК. Из остальных пород дальше всего от волка стоят примитивные породы: собаки-парии Ближнего Востока и африканские бассенджи. Эскимосские ездовые собаки оказались обладателями совершенно уникальных генетических структур: их ДНК столь древняя, что скорее схожа с ДНК динго, чем волка или других пород собак. Это говорит в пользу того, что порода в течение долгих веков развивалась в изоляции. Отсутствие «волчьих» структур ДНК у ездовых пород и наличие древних, «собачьих», свидетельствует о том, что люди привели собак на Крайний Север вместе с собой, а не вывели их повторно, одомашнив полярного волка...

Так что понятие «примитивная порода», а тем более «аборигенная» автоматически не означает близкого родства с диким предком. Большинство лаек, столь похожих на волка внешне, оказались далеки от него.

Обнаружение волчьей митохондриальной ДНК у аляскинских хаски, полученных скрещиванием привозных чукотских собак с местными породами и самыми разными породами из Европы, говорит все о той же позднейшей гибридизации, причем это была ДНК отнюдь не юконских волков, а европейских, населявших лесную зону, значит, собаки унаследовали ее от европейских предков, принадлежавших к той или иной заводской породе.

Вариант митохондриальной ДНК, близкий к волчьему, был обнаружен лишь у скандинавских пород – шведской и норвежской серой и черной лосиной собак.

При этом надо сказать, что митохондриальная ДНК передается по материнской линии, полный набор митохондрий содержится в яйцеклетках, а не сперматозоидах, которые несут обычную ядерную ДНК, поэтому у собак он проявляется при скрещивании суки волка с кобелем собаки.

Волчьи структуры митохондриальной ДНК были найдены также у немецких овчарок, пуделей и спаниелей. Выходит, пудель ближе к волку, чем лайка?! Загадка разъясняется легко: ездовые собаки и лайки в течение более долгого периода оставались в изоляции, а заводские породы перемешивались между собой. Они наследовали волчью структуру митохондриальной ДНК при улучшении породы путем прилития крови волка, когда в искусственных условиях спаривали не только кобелей волков с суками собак, но и волчиц с кобелями собак тех или иных пород. Такие породы передавали ее дальше при многочисленных скрещиваниях, с помощью которых создавалась та или иная новая заводская порода.

 

Скрещивание волка и собаки

 

Одичавшие или содержащиеся как полудикие собаки живут в тех же местностях, что и волки, и, по одним данным, скрещивание между ними – частое явление, но по другим общая картина выглядит значительно сложнее, чем пишет ряд авторов.

Обстоятельства могут помогать скрещиванию, а могут мешать ему – это касается поведенческих особенностей волков и собак.

Одна из причин – граница между добычей и «членством» в стае и у собак, и у волков – проходит зачастую по одному и тому же виду. Ручные волки, выросшие с собаками, считают знакомых собак подобными себе и устанавливают с ними ранговые отношения в пределах одной стаи. К чужим же собакам относятся агрессивно. Дикие волки охотятся на собак: в литературе имеется достаточно описаний того, как они выхватывают деревенских дворняжек чуть ли не из-под ног хозяина.

Другая причина – поведенческие различия в позах ухаживания. Лишь звери, не имеющие пары (чаще такими становятся переярки) или обладающие индивидуальным опытом общения с собаками, способны не только понять чужой язык, но даже и заговорить на нем.

Взаимоотношения между волками и собаками в естественных условиях еще не до конца изучены: иногда они встречаются как враги, иногда – как представители разных стай, населяющих одну территорию. Естественные скрещивания между волками и собаками легче всего происходят в тех местах, где на волков интенсивно охотятся и структура популяций волков сильно нарушена: матерые звери отсутствуют, а молодые переярки или даже прибылые рассеяны по территории. Тогда в поисках подобных себе волки перестают воспринимать собак как добычу. Одичавшие или полудикие собаки также ищут «подходящую компанию». Имеются сведения, что гибриды волка и собаки причиняют как природе, так и человеку значительно больше вреда, чем нормально структурированная волчья стая.

В искусственных условиях оба вида скрещиваются легко и не раз производились попытки гибридизации разных пород собак с волками. Некоторые кинологи, восхищаясь волком, мечтали об улучшении собачьего племени, не замечая удивительной приспособленности собак к условиям существования рядом с человеком и выполнению самых разных функций, полезных человеку.

Согласно сообщениям тех, кто имел дело с гибридами первого, второго и третьего поколений, они получались самые разные и по внешнему виду, и по отношению к человеку, и по способности к обучению. Но в целом все гибриды оказывались много хуже собак по рабочим качествам. Существует множество художественных рассказов об удачных гибридах, особенно в средствах массовой информации. На самом деле есть только две официально стандартизованные европейские волчье-собачьи породы, полученные на основе немецких овчарок и волков – саарлосская волчья собака и чешский вoлчек. Однако те, кто ими занимается, не советуют заводить их неспециалистам, подчеркивая, что собаки эти трудны как в содержании, так и в дрессировке.

Но находятся все новые и новые романтично настроенные поклонники гибридизации волка с собакой с целью улучшения качеств последней. Они приводят следующие доводы: поголовье ряда аборигенных пород ухудшается из-за неупорядоченного скрещивания с другими привозными породами, частых периодов бескормицы и эпидемий, выкашивающих часть поголовья. В результате метизации появляются новые, несвойственные исходной породе экстерьерные и поведенческие признаки, что сводит на нет «усилия» и искусственного, и естественного отбора, понижается выносливость собак. А гибридизация с волком дает возможность местному населению влить в своих собак свежую кровь и таким образом избавиться от нежелательных последствий метизации и вынужденного инбридинга (т. е. близкородственного скрещивания) на худших производителей. Что касается гибридизации волка с заводской породой, то волк, несомненно, придаст ей выносливости, сообразительности и улучшит чутье...

При этом поклонники гибридизации собаки с волком впадают в неразрешимые противоречия, очевидно просто не замечая их.

Нужна ли «свежая» волчья кровь, к примеру, самоеду, разошедшемуся с волком так давно, что эта порода успела накопить свои собственные отличия в митохондриальной ДНК? И разве при скрещивании волка и собаки не проявляются экстерьерные и поведенческие признаки, не свойственные ездовой собаке? Не говоря уже о том, что искусственный отбор сделал ездовых собак гармонично сложенными, максимально приспособленными к перемещению груза на большие расстояния, чего лишены волки. Волки – тоже пример совершенства, только другого, природного. Естественный отбор сделал волков приспособленными пробегать большие расстояния неспешной трусцой и совершать стремительный, но краткий бросок в сторону добычи. Успех охоты во многом зависит от слаженных действий всей стаи, благодаря хорошо развитым коммуникациям между отдельными особями, а не благодаря умению слушаться при этом еще и вожака. К тому же волки совершенно не приспособлены к перетаскиванию груза в виде нарт на большие расстояния, они могут лишь в зубах перетащить пойманную добычу в укромное местечко, где им никто не помешает ее съесть...

Скрещивания волка и собаки ни в коей мере не улучшают породу. Такие скрещивания расшатывают генотип (генотип – это совокупность генов данного организма) собаки. При этом потомки получаются самые разные: и с неустойчивой нервной системой, о чем уже говорилось, и с разной внешностью – красивой и не очень (совокупность внешних признаков называется фенотипом). Почему так происходит? Представим себе, что потомок от скрещивания волка и собаки получает строение костяка и конечностей от одного родителя, а связки, сухожилия – от второго и этому строению не очень подходящие. Или: верхняя челюсть развивается по одному типу, а нижняя – по другому. Тогда получаются аномалии прикуса.

Как ни обманчив фенотип собаки породы маламут (их часто снимают в кино вместо волков), все же маламут остается собакой. Гибридизация волка и собаки, хотя такие опыты проводились и проводятся до сих пор, к сожалению, не приводят к получению собачьего «супермена». Повторить путь одомашнивания волка за несколько поколений не удастся. Для этого когда-то потребовались века и века.

 

Волчья жизнь

 

Для понимания многих поведенческих реакций собак стоит повнимательнее рассмотреть особенности поведения волка – его ближайшего родственника и предка.

Волчья стая состоит из 7–8, реже – 10–15 зверей. Она занимает определенную территорию, размеры которой зависят от наличия того или иного вида корма (от стад копытных до популяций грызунов; например, огромные белые тундровые волки едят в основном не оленей, как принято думать, а... леммингов и полевок!), удобных мест для логова и присутствия или отсутствия следов человеческой деятельности.

Как уже говорилось, драки между самцами за самку или пищу случаются крайне редко, только среди молодых зверей. Обычно конфликт заканчивается демонстрацией поз: высокоранговый принимает позу угрозы, низкоранговый – позу подчинения. Первая поза характерна для всех псовых: зверь стоит на прямых ногах, хвост поднят, уголки губ стянуты вперед, клыки оскалены, нос наморщен, раздается низкое рычание. Вторая поза: зверь приседает, хвост опущен, при этом противнику подставляются наиболее уязвимые части тела – шея и холка. Уровень агрессии у высокорангового зверя при виде позы подчинения резко падает. Он с ворчанием отходит, а нарушитель старается быстро и незаметно покинуть место стычки.

Драки, заканчивающиеся гибелью одного из зверей, возможны среди одноранговых самок, не находящихся в родстве, за территорию с ее ресурсами и местами для устройства гнезда. Нечто подобное наблюдается у среднеазиатских и кавказских овчарок, у ездовых собак.

У волков проявляются две противоположные тенденции – выкормить чужой помет и уничтожить его. Выбор зависит от двух обстоятельств. Во-первых, от степени родства зверей: агрессия к чужакам по крови выше, чем к своим. Во-вторых, от условий кормовой базы. Например, в сытые годы волки склонны принимать сирот, а в голодные – нет.

Гон у волков проходит в конце зимы или начале весны, в зависимости от мест обитания и господствующего климата. Тогда от стаи отделяется пара волков для размножения. Половозрелость у зверей наступает на 2–4-м году жизни. Пара зачастую складывается на всю жизнь. Иногда к матерым волкам присоединяется переярок, не нашедший себе пары и сам в этом году не участвующий в размножении, но помогающий старшей паре вырастить помет (институт так называемых «тетушек», последние за счет механизма ложной беременности помогают выкармливать щенков). В случае гибели матерых переярки полностью берут на себя заботу о выращивании волчат.

Уединившись, самец и самка устраивают логово, где после двухмесячной беременности самка приносит от 2–3 до 12, но чаще 5–6 волчат. Сначала мать кормит детенышей молоком, потом оба родителя отрыгивают им полупереваренную пищу и начинают приносить добычу к гнезду. Реакцию отрыгивания пищи можно вызвать практически у любого волка – от прибылого в возрасте около десяти месяцев или переярка до матерого – при виде двух-трехмесячного щенка. Сходную реакцию проявляют опытные суки аборигенных, но иногда и заводских пород собак.

Охотничье поведение волков развивается на основе инстинкта, однако при наличии накопленного индивидуального опыта, т.е. условных рефлексов. Оно проявляется с 3 месяцев, когда активируется игровое, исследовательское и социальное поведение. Сначала волчата пробуют на зуб предметы, с которыми играют (скажем, палочки, чурбачки), потом начинают ловить мелких зверьков (мышей, ящериц). К 7 месяцам уже появляется настоящая агрессия к себе подобным чужакам, а заодно и к крупной, сильной добыче. Это время воя и призыва собираться в стаю. Звери, выращенные в неволе, именно в это время начинают пробовать голос. Прибылые в полной мере участвуют в охоте взрослых ближе к годовалому возрасту.

Охота волков осуществляется всей стаей, происходит по единому плану и включает в себя скрадывание и нагон добычи. При развитых коммуникациях волки договариваются между собой о том, кто прячется в засаде, а кто выступает в роли загонщиков. Обычно в засаду ложатся матерые, а загонщиками бывают молодые, азартные звери.

Многие стаи, охотясь, переходят к кочевому образу жизни, покидая окрестности логова. Они следуют за стадами «своих»

мигрирующих копытных (оленей карибу, сайгаков) и отнюдь не режут, кого придется, а выбирают более слабых или больных. В средней полосе волки ведут оседлый образ жизни, но точно так же проверяют, кто слабее среди лисиц, оленей, кабанов. Матерый волк обыкновенно неторопливо трусит вдоль пасущихся копытных, которые по его поведению мгновенно угадывают и его намерения, а значит, или продолжают пастись, или настораживаются. Когда же среди них возникает паника, они обращаются в беспорядочное бегство. При этом быстро выявляются наиболее слабые животные: иногда это молодняк или беременные самки, иногда взрослые животные – больные или старые. И тогда к волку-разведчику присоединяется вся стая и хищники консолидируют свои усилия, пускаясь в погоню именно за отбитым от стада экземпляром. Реже – разбиваются на группы и устремляются за двумя-тремя. Достаточно редко волкам удается загнать одинокого и вполне полноценного зверя. В отношении лосей это случается в том случае, если волкам «подыгрывают» погодные условия: наст держит более легких хищников и проваливается под копытами лося.

В волчьих стаях существуют традиции, передаваемые от родителей к потомству путем обучения: охота происходит в основном на те виды животных, которые наиболее распространены в данной местности. Реакция на незнакомых зверей бывает разной: от неофобии, когда волки боятся их трогать, до неофилии, когда новая добыча кажется волкам той самой неполноценной, которую следует отловить в первую очередь. Все это необходимо учитывать при акклиматизации в природе новых видов. Они могут пасть жертвой местных хищников или, наоборот, сильно размножиться.

Той ситуации, что возникает при проникновении волка в овчарню, когда он режет животных без счета, в природе никогда не бывает. Вероятно, причиной этого является то, что в овчарне одинаковые животные мечутся перед ним, представляя очень легкую цель и включая инстинкт хищника на убегающую добычу, а выделить неполноценных не представляется возможным. И инстинкт дает сбой – ситуация не приспособлена для его нормального проявления.

Человек, охотясь на волков, старается выбивать в первую очередь матерых. Оставшиеся в живых переярки, а то и прибылые образовывают «банды» плохо отранжированных, все время дерущихся между собой зверей, не умеющих в должной мере охотиться. Такие звери нападают на домашних животных как на более легкую добычу. Образно говоря, они напоминают молодежные банды подростков, которые хотя держатся вместе, но каждый выступает за себя.

В целом учеными выделены две основные формы волчьих популяций: дикого ландшафта и антропогенного, т.е. нарушенного человеком. Представители первой популяции избегают человека и всех проявлений его деятельности, а представители второй обнаруживают тенденцию... к синантропизации (т. е. сожительству рядом с человеком и пользованию теми «благами цивилизации», которые он им невольно предоставляет). При этом волки не обязательно нападают на его скот. Иногда они охотятся на бродячих собак и кошек, не брезгуют посещением скотомогильников и окрестностей скотобоен. Зафиксированы заходы волков даже в крупные города: в 70-х годах XX в., по сообщениям газет, пара волков промышляла в лесопарках Москвы, а уже в начале XXI столетия один волк «прогулялся» по Стокгольму. Иногда волки наравне с дворнягами роются на помойках или ловят там крыс. Они подбирают любую неубранную падаль и трупы, в сезон грабят бахчи, лакомясь сладкими арбузами или дынями, или поедают фруктовую падалицу. Промышляют они возле рыбных промыслов или промыслов морского зверя.

Вероятно, именно среди таких зверей выделились те, у которых страх перед человеком был ослаблен настолько, что они и оказались пригодными к одомашниванию. Они в меньшей степени боятся как самого человека, так и следов его присутствия, осмеливаясь промышлять по окраинам городов и поселков.

В настоящее время на человека нападают только волки, больные бешенством, точно так же, как собаки и лисы. Крайне редко в исторических хрониках фиксировалось появление волков-людоедов, более или менее достоверное. В истории человечества вспышки размножения волков следовали за войнами и эпидемиями, звери начинали поедать неубранные трупы. Волки, привыкшие к человеческому мясу, могли оказаться потенциально опасными.

Возникает вопрос: можно ли на основе стайных отношений моделировать нужное человеку поведение? Оказывается, можно. Во всяком случае, такие опыты проводились.

У всех псовых имеется механизм отсроченного обучения. Дикие псовые, которых истребляют в течение многих поколений с помощью ядовитых приманок, умеют связывать неприятные ощущения, возникшие после поедания отравленного корма, с запахом яда.

То есть отравившиеся, но выжившие звери или видевшие, как погибают их сородичи, никогда больше не берут приманку с данным запахом.

В США проводились успешные эксперименты по отучению нападения койотов на овец. Хищникам подбрасывались туши овец, начиненные хлористым литием – несмертельным веществом, вызывающим сильную рвоту. В результате целые семьи койотов переставали считать овец съедобными.

Волк – необходимое звено дикой природы. Основная причина вреда, причиняемая волком, – наличие легкодоступных домашних животных, которых выпасают в местах обитания волков без надзора или содержат в давно не ремонтируемых, поломанных хозяйственных пристройках. Привыкнув подбирать брошенную в поле или лесу падаль или разрывать кое-как сделанные скотомогильники, хищные звери начинают нападать на живой скот.

Уничтожать следует только те стаи, которые живут за счет домашних животных.

При сокращении численности волков в антропогенных ландшафтах в первую очередь необходимо отстреливать прибылых и переярков и ни в коем случае не матерых зверей.

Так что делать с волком? Уничтожать или нет? А если уничтожать, то как?

В некоторых местах, где волков легко выбивали, они замещались более пластичными по поведению волчье-собачьими гибридами. (Когда мы говорим о неудобстве использования волчье-собачьих гибридов в народном хозяйстве, мы имеем в виду более плохую обучаемость полезным человеку навыкам за счет более слабой нервной системы и другим факторам, а не о пластичности их поведения в естественной среде.) Иногда экологическую нишу волков занимают просто одичавшие собаки.

Сообщества одичавших, беспризорных собак во многом схожи с волчьими стаями, однако имеются и различия. Обычно такая стая образуется вокруг суки-основательницы и ее разновозрастного потомства, имеющего зачастую уже собственных щенков. Группа занимает свою собственную территорию, в пределах которой перемещается. Собачьи сообщества диффузны (новые члены стаи свободно приходят и уходят), в них менее ярко выражены ранговые отношения. Суки, как правило, полигамны, а кобели, как и щенки прошлого помета, не принимают участия в выращивании потомства. Не все, а только отдельные суки «усыновляют» чужих щенков.

Древний страх перед хищниками, непроизвольно выплывая из подсознания, во все времена мешал человеку оценить важную роль волка в природе. В тех местах, где природные хищники были истреблены, дичи не становилось больше. Человек столкнулся с этим фактом на собственном опыте. Например, в Скандинавии были уничтожены ястребы-тетеревятники. И куропатки, ради которых это было проделано, сначала резко размножились, а потом, наоборот, сократили свою численность. Пришлось завозить новых ястребов из соседних стран и выпускать их на волю! То же самое произошло с северными оленями на Таймыре: после уничтожения практически всех волков с вертолетов среди оленей вспыхнули эпизоотии (т. е. эпидемии среди животных): копытка, бруцеллез, поражения внутренними паразитами, – в результате чего значительная часть оленей погибла. Правда, новых волков не завозили – они сами пришли на полуостров из соседней тундры, заняв освободившиеся места. Гибель оленей от болезней уменьшилась. Негативные последствия уничтожения волков люди испытали и в Северной Америке, и в Европе. В Татрах, куда случайно забрела пара волков, одно оленье стадо заметно выправилось по сравнению с другими стадами. На острове Айл-Ройял (США) улучшилось состояние лосей и обеспеченность их кормом после появления там волков. В Европе чудом уцелевшие волки были взяты под государственную охрану, а в Англии их сначала истребили, а потом завезли вновь.

Человек, который берется регулировать естественную численность животных, очень часто не справляется со своей задачей. Ведь у него и у природного хищника совершенно разные критерии. Охотники-спортсмены гонятся за престижными трофеями – самыми крупными, самыми красивыми животными, являющимися одновременно и хорошими производителями, обедняя тем самым генофонд популяции. Об этом можно было бы догадаться еще в XIX в.: во многих лесах Европы охота на самок и молодняк благородного оленя была запрещена, а разрешалось охотиться только на могучих самцов-рогачей. В результате оленьи стада стали мельчать и вырождаться. Для хищников главное – быстрее и желательно с меньшей затратой сил поймать свою жертву, чтобы насытиться. Именно поэтому они и охотятся на тех, кто слабее – больных или молодняк, еще не вступивший в размножение.

Для добавления необходима авторизация